Эта тема все чаще возникает в конференциях на 7е: студенту нравится учиться, но не получается сдать экзамены, или же институт разочаровал, и родители не знают, чем помочь подросшему ребенку. Понятно, что сколько людей – столько и ситуаций с учебой в вузе. Еще один типичный случай из серии «сын бросил институт»разбирает психолог Екатерина Мурашова.
– Пожалуйста, вы ведь меня примете? У меня ребенок уже большой, а у вас детская поликлиника, я понимаю, но мне очень надо, пожалуйста. Мы у вас были когда-то, много лет назад, два раза, но вы не помните, конечно. Пожалуйста…
От заискивающих ноток в голосе женщины (она стояла в коридоре и не переступала порог) мне стало неловко. Я молча и приглашающе махнула рукой и через предбанник ушла в кабинет. Она последовала за мной.
«Наверняка какая-то очень серьезная проблема», – подумала я. Может быть, что-то такое, о чем тяжело и стыдно рассказывать. Выбрала психолога, которого уже видела когда-то, так субъективно легче. Лишь бы не наркотики – с этим я работать совсем не умею, придется сразу отправить восвояси.
Женщина между тем уселась в кресле и как-то очень сноровисто вынула из сумочки и положила на колени пачку одноразовых носовых платков. «Либо плаксива по природе и давно знает об этом, либо я не первый психолог, к которому она обращается». Подумав так, я решила подождать, пока она сама заговорит.
– Вы знаете, у меня такая огромная проблема – мой сын бросил институт, – сказала женщина.
– Ага, – сказала я. Особой (а уж тем более огромной) проблемы я в этом пока не видела. Ну бросил и бросил, бывает. Может, он ему просто не понравился. Или не справился с программой. Неприятно, конечно, но не конец света. Женщина молчала.
– Речь идет о дальнейшей профориентации? – поинтересовалась я. – Парень сидит в коридоре?
– Нет, я пришла одна.
– Институт был по выбору вашего сына?
– Нет, так нельзя сказать. Он просто согласился. Его к концу школы в общем-то ничего, кроме компьютера, не интересовало.
– Ну, расскажите подробнее.
Три поколения технарей в семье
Вся история в ее изложении (женщину звали Марией, сына – Алексеем) выглядела вполне тривиально. Все в семье до третьего колена вглубь – с высшим техническим образованием. Дедушка до сих пор преподает в Электротехническом институте. Естественно, предполагалось, что Алексей после школы тоже пойдет учиться «чему-нибудь такому».
Тем паче что мальчик страстно увлекся компьютером сразу после его появления в доме, в школе преуспевал на уроках информатики и одно время даже писал какие-то несложные программки.
Однако к концу школы всякая увлеченность программированием пропала, в компьютере остались только игры и бесцельное зависание в соцсетях, а на энергичные подначки родных: ну, вот уже близится время «ч», ЛИАПП, или Политех, или вообще что? – следовало вялое: не зна-а-аю…
Семья взяла инициативу на себя. Репетитор по физике (математика и так шла неплохо), подготовительные курсы в институте – все энергичненько, под контролем, бегом-бегом. Нельзя сказать, что Алексей как-то сопротивлялся происходящему. Наоборот, казалось, что он даже выдохнул с облегчением: решать ничего не надо, все решилось как бы само, вот и славно, трам-пам-пам.
Когда стал студентом, явно радовался и гордился вновь приобретенным статусом. В институт шел явно «на подъеме», охотно рассказывал о новых знакомых, о предметах, о преподавателях. Все это закончилось где-то через полгода: учиться трудно и неинтересно, да там никто и не учится, зачем это вообще все…
Первую сессию сдал с одним «хвостом». Семья выступила единым фронтом – не бывает, чтобы все было интересно и на тарелочке, надо преодолеть себя, дальше втянешься, будет лучше и легче. К их удивлению, Алексей почти сразу перестал бунтовать, досдал «хвост»и вроде бы смирился. Больше года жили мирно и спокойно.
Только к концу второго курса стала ясна неприглядная правда: парень уже полгода не посещает занятия, досдать накопившиеся задолженности нет никакой возможности. Единственный выход – забрать документы. «Я там по некоторым предметам с самого начала ничего не понял», – сообщил Алексей.
– Ладно, ты не справился с программой, не смог учиться на этом действительно сложном факультете. Но почему ты молчал?! – возопили родные. – Можно же было давно перевестись куда-то попроще…
– Вот-вот, я так и подумал: какой вообще смысл вам говорить? – странно парировал Алексей.
Как я скажу на работе?
– У меня два вопроса, – сказала я. – Что, собственно, он делает сейчас? И второй: все это время (минимум полгода) он симулировал посещение института. Куда он ходил?
– Сейчас он не делает ничего, то есть сидит и играет в компьютер. Дедушка пытается найти возможность перевода в другой институт…
– Алексей опять согласен?
– Он говорит, что лучше пошел бы в армию, но вы же понимаете, что нормальная мать…
– Алексей слаб физически, плохо сходится с людьми?
– Что вы! Он почти два метра ростом, ходил качаться, и у него всегда была масса приятелей и приятельниц!
– Что он делал вместо института?
– Мы толком не знаем. Он говорил что-то про прогулки по крышам, по канализации и еще какая-то аналогичная дурость…
– С чем вы приходили ко мне в прошлый раз, много лет назад?
Мария аккуратно достала первый платочек:
– Можно я скажу вам, с чем я пришла сейчас?
– Ну разумеется! – слегка удивилась я.
– Мой единственный сын потерялся в этой жизни. Ему плохо, и я это вижу. Но я практически не испытываю к нему никакого сочувствия. Я злюсь, что он поставил меня, всех родных в такое неловкое положение. Единственное, о чем я все время думаю и что я чувствую вот уже два месяца, – стыд и социальная неловкость.
Как я скажу на работе, что моего сына выгнали из института? Скоро у нас встреча класса (я один из организаторов), там все будут рассказывать о своих детях, их успехах, а что скажу я? Как дедушке, при его безупречной репутации, неудобно просить за такого балбеса? Как он вообще всех нас подвел?..
Признаюсь, я не хотела к вам идти, у меня от прошлых визитов остались неприятные воспоминания. Я ходила к другим психологам. Один из них посоветовал мне оставить сына в покое, заняться собой и предоставить ему самому решать свои проблемы. Другой сказал, что Алеша еще незрелый, сейчас это среди молодежи распространено, и мы всё делаем правильно, и он нам потом еще спасибо скажет.
Но я… я вдруг словила вот все эти свои чувства и поняла, что я хожу к ним не за помощью Алеше, а только за тем, чтобы они меня, меня саму успокоили и сказали, что ничего такого социально страшного, если у тебя сына из института выгнали… И тут я поняла, что я отвратительная мать…
А он хотел быть спасателем
– Мария, я вас недооценила, – честно сказала я.
– Мы были у вас, когда Алеша в четырнадцать лет начал лазать по каким-то заброшенным зданиям. Там была взрослая компания, и это реально было очень, очень опасно. Мне тогда показалось, что вы вообще меня не поняли. Алеше вы рассказывали об инициациях и о том, как во дворе вашего детства все ходили по какой-то доске между зданиями на высоте пяти этажей.
А мне сказали, что ребенок в семье не может быть социальным функционалом – он в любом случае будет пытаться вырваться за границы, не сейчас, так позже. Предложили мне не запрещать, а как-то «присоединиться»к нему, прогуляться по его дороге, дать ему взрослую обратную связь о том, что он там ищет.
Мне тогда это показалось каким-то бредом. Что значит присоединиться к нему? Лезть вместе с ним на заброшенные стройки? Согласиться с тем, что ходить по балкам на высоте десять метров – это здорово и правильно? Моя старшая подруга посоветовала мне купить ему мощный компьютер. Я так и сделала. Стройки ушли в течение двух месяцев.
– А второй раз? Вы сказали, что были у меня два раза.
– Второй раз – это сам Алексей, когда мы к нему в десятом классе приставали с выбором института. О чем вы с ним говорили, я не знаю. Я потом зашла на пять минут, и вы мне сказали: отлично ориентированный парень, в училище МВД очень трудно поступить без блата, училище МЧС выглядит перспективней и гуманитарней, но в любом случае надо пытаться, и ему понадобится ваша помощь. Мы потом дома всей семьей долго смеялись…
– Он вообще никогда не говорил вам, что хочет быть МЧС-ником?
– Говорил, кажется, еще в школе. Но мы не относились к этому серьезно: разве это профессия? К тому же он ведь не предпринимал никаких практических шагов в этом направлении…
– Да? А инициация во взрослой группе полубродяг в четырнадцать? А занятия в спортзале? А диггеры и руферы, когда бросил институт? Это в нем было всегда, и он со старшей школы искал путь, чтобы вывести все это в социально приемлемую плоскость. Найдет ли теперь – бог весть…
– Я могу ему помочь? – Мария скомкала в кулаке второй использованный платок, смотрела решительно.
– Ну разумеется, можете! – я пожала плечами. – Кто же, если не вы?
– Как?
– Ну, для начала остановите семейную кампанию по запихиванию Леши обратно в институт и просто расскажите ему всё то, что только что рассказали мне.
– Типа покаяния?
– Типа объяснения того, что происходило и происходит с вами. В ответ вы, скорее всего, тоже услышите что-нибудь честное. От честной, даже однократной коммуникации всегда можно оттолкнуться.
Мария пришла через два дня.
– Он сказал, что пока хочет в армию, где все по распорядку. Это ведь от трусости, чтобы не решать? Тоже социальный функционал?
– Он же ваш сын.
– Так что же, я должна его отпустить?
– Думайте.
– Да, конечно. Я легко могу к этому присоединиться. Я же только что для своего спокойствия хотела запихнуть его хоть в какой-нибудь институт.
– Отлично, присоединяйтесь.
– Он сказал, что ему в седьмом классе снилось, как он, уже взрослый, спасает людей то ли на пожаре, то ли при землетрясении. По его словам, мы ему тогда (когда он нам рассказал свой сон) заявили с апломбом: «Ты сначала двойку по математике исправь, спасатель. Твое дело сейчас – учиться». А присоединиться – это было дать ему «Над пропастью во ржи», да?
– Не знаю, я сама почему-то не люблю эту книжку.
– А мне нравится, но я ее уже взрослой прочла.
Для любителей хороших концов: высокий и хорошо подготовленный физически Алексей благополучно отслужил в ВДВ и по направлению из армии поступил в училище МЧС. Мария встретила меня на улице и рассказала об этом.
Но хорошие концы в таких случаях бывают далеко не всегда; увы, я неоднократно видела и иное… Чем дольше ребенок, подросток, молодой человек остается «в поле»тех, кто решает за него, тем сложнее ему потом выбраться из-под всего этого и обнаружить, а потом и отстоять себя.
Источник: 7ya.ru
